|
Стихотворные
произведения |
|
|
|
|
|
Стихи разных лет ИЗ ЮНОШЕСКИХ ТЕТРАДЕЙ
|
Стихи разных лет ИЗ ЮНОШЕСКИХ ТЕТРАДЕЙ СОДЕРЖАНИЕ: Крылья вырастут за спиной Костер пылает Советская реклама Донор По кромке Мое и чужое (диалог с собственницей) В первый раз перед аудиторией Не хватает Бумеранг Натурщица Зеленая палочка Осенние вариации: 1. Паутина одиночества 2. Нелюбимая невеста 3. Лирическое отступление Рваная рифма
Там, где Кто ты? Декабрьские
абстракции: 1. Непосвященные посвящены 2. Слова всегда останутся
словами 3. Сегодня снег на букву «с» 4. Декабрьской ночью 5. Всего лишь только 6. Непоправимо Схожу с ума Тяжело Коррида Разговор в поезде
«Москва – Цхалтубо» Полустанки Пуща
Крылья вырастут за спиной
Крылья вырастут за спиной – Улететь бы, стремглав, в некуда! Но ревнуют подруга с весной, Чуть краснеющие от стыда.
Крылья вырастут за спиной – Словно ангел, явившийся с Неба, Я брожу по Земле, хмельной, Удивляясь стихширпотребу!
Крылья вырастут за спиной, Разорвав на спине кожу в клочья, И обдаст меня свежей струей, Вызвав к жизни воздушные строчки.
Бог простит, мать поймет, а больной Заболеет воздушной болезнью… Крылья вырастут за спиной, Неумелые, но весенние!
Оперяться им долго не хочется Многоцветием мира: мир ждет! Строчки в муках предродовых корчатся, Устремляясь в недолгий полет.
Рты разинуты, уши расставлены: Кто-то слушает, кто-то жует Эти строчки в прикуску с говядиной – Как горчица рифмованно жжет!
Черт с обжорами! Были бы лица, Чьи глаза ловят мысли твои, Пусть и трудно угнаться за птицей, Если крылья – любви!
Бог простит, мать поймет, а здоровый Станет вовсе еще здоровей От какого-то трудного слова… Мир торопит: «Быстрее! Быстрей!»
Я забыл, что за крыльями очередь! Попарить над умами – приятно, Но другие, до Неба охочие, Все поймут по-иному, превратно.
Пусть летят! Я сложу полномочия, Сам не зная на сколько мгновений. Стану в длинную, странную очередь, Ожидающую вдохновения.
Заживет быстро рваная кожа, Снова стану я кротким и милым: На Сережу, до боли похожим, На Сережу, без ангельских крыльев…
Тихо сядешь ты рядом со мной, Нежно скажешь: «Земной и желанный!» – Крылья вырастут за спиной, Вопреки ожиданьям и планам!
Костер пылает
Костер пылает. Искры-черти метят В больное место. Мерзкое зловоние… Мы все нанизаны на странный вертел, Где в качестве огня – история.
Сгораем, тлеем, копошимся, плачем. Костер не пощадит, но каждому – свое: Кому-то к 40 сгореть назначено, Кому-то тлеть смердяще над огнем
Все 100!.. А искры-черти метят Туда, где Бога нет, где – горе… Мы как поленья все в ответе Перед огнем истории.
Все ярче свет! Все больше вспышек! Чернее пепел – чище жизнь! Костер пылает незаметно и неслышно… Зажгись, кто тлеет! Приложись К истории.
Советская реклама
«Идите прямо и только прямо!» – Гласит реклама. Неон – без «эр» Нерон – Сочиняет, превозмогая стон, На все 100: «Купите здесь и только здесь! Садитесь там, где можно сесть!..»
Реклама! Неоновая «мама» Заботится о нас, О блеске наших глаз: «Сгоните спесь: Есть только здесь! Читайте в газетах передовицы! Любите поэтов и женские лица!..»
Реклама! Реклама! Реклама!.. Парнишка, вернувшийся с БАМа, – Худой, Но герой: «Вообще-то я ехал туда за деньгами – Попался рекламе!»
Реклама! Реклама! Реклама! Капризная яркая дама: «Любите это, любите то На все 100! Не мучьте нейрон, Не гладьте капрон, Ловите нейтрон И малиновый звон!..»
Кругом неон!!!
Пардон! Excuse! Извините! Нет выхода? – Смело входите!
Реклама входа, Реклама погоды! «Назавтра безоблачно», – Диктор вещает. И дождь это точно С небес подтверждает!
Реклама ошибок – еще не ошибок! Реклама улыбок – уже не улыбок!.. Застывшее время в неоновых лампах, Давящее горло звериною лапой!
Реклама! Реклама! Реклама!.. «Пишите точно, созвучно и плавно! Мечтать – потом, сейчас ты строй! Ура! Вперед, худой герой!»
Реклама! Реклама чувства: «Прямолинейному искусству – Привет! Для вас в журнале места нет».
А если не хочется Просто и прямо, Другая зажжется Под глазом «реклама»!
Бездушные души, безликие лица! Неоновый мрак все шире и шире: Рекламы как думать, писать и жениться, Как даже дышать в своей же квартире!
10.03.1976
Донор
Группа крови – вторая, Резус – плюс. Без меня умирает Тот, кого я люблю.
В этой крови – спасенье От случайной беды И второе рожденье Погребенной мечты.
Я не требую «гонор» В виде денежной лжи: Оттого, что я донор, Мне оплатою – жизнь!
Я делюсь с другом щедро Кровью тела и рифм. – Только пользуйся честно И на дело бери,
Только праздно не трогай Сердца жгучую «боль», Не ищи во мне Бога, Если Бог твой – любовь…
Я – как стерео-моно, Для себя и других: Незаметнейший донор И неслышнейший крик.
Группа крови – вторая, Резус – плюс… Почему ж я страдаю, Если сердце дарю?..
По кромке
По кромке льда, В боязни оступиться, Иду туда Где что-нибудь случится.
По кромке дней, Испорченный любовью, Бегу за ней И за собою.
По кромке слов, Качаясь от недуга, Ищу свой кров И руку друга.
По кромке слез, Пролитых в грусти, Несу сноп роз Искусству!
Мое и чужое (диалог
с собственницей)
«Не мое, чужое! Оставьте в покое: Ведь чужое! Не троньте, Как я не касаюсь Ваших ладоней. Во всяком случае, стараюсь Не трогать… Ради Бога! С душою убогой Легче жить, Довольствуясь немногим: Есть и пить. Мне – мое, Вам – свое! Что я сделала вам? Отойдите! Свои слова Для себя берегите!..»
Открываю книгу – Измята страница. Разобрать что-то – фигу!.. На чужое молиться?!
«Ради Бога, Своею дорогой Топай, мальчик, Всеми отмеченный!..»
Книга плачет Библиотечная. Страсти плачут, Не тронувши кровь. Кони скачут Без седоков.
«Не мое, чужое! Не желаю ни зла, ни добра! Оставьте в покое Пепел костра!..»
Я ору, что есть мочи: «Все мое – это ваше: Строки, рифмы и ночи, Даже кража! Воруйте, берите, Другому дарите: Мое – чужое, Чужое – мое!»
Первый раз перед аудиторией
Группе 2332 ТПИ (1973-1978)
Первый раз… Тринадцать пар глаз, Словно шпаги, пронзают нáсквозь Сердце, душу и строки мои: – Накось, В сторону увернись!
Я стою под потоком ударов: Тринадцать баллов на море – Может быть, для кого-нибудь мало Глаз и взглядов аудитории? Для меня это – море!
И в молчании – шквальная буря, И в молчании – понимание. Я тону, но предчувствую, будет Хоть какое-то, но признание!
Первый раз… Твой задумчивый фас Говорит мне о многом. Что творится сейчас Под закрытым пологом В миг, когда я открылся для вас?
Шпага острая, море суровое… Аукнется ль аудитория: Чертова дюжина, Тринадцать нужных Баллов и судей,
Чтоб осудить слезливость и слабость, Чтоб разглядеть светоносное в мути, Чтоб разделить грядущую славу. Будет! Будет! Будет!
Верю! Волнуясь, потею: Услышат ли голос, Утолят ли голод Моими стихами?
Я с вами!
Первый раз… Все смешалось: прически и руки. Тринадцать пар глаз – В меня оружие, Что, пронзая, спасает От болезненной муки!
Тринадцать вопросов и ожиданий, Тринадцать в любви или в злобе признаний! Любовь, равнодушие, злоба – До гроба! Пробуй, Отпрыск аудитории – Первый в нашей истории! Первый?.. Нет, – первая, Самая верная, Самая жгучая, Самая лучшая! Я вскормлен тобой…
Тринадцать «локаторов» Следят за строкой Соавторами.
Не хватает
Не хватает чего-то, Не хватает: Одержимой работы И вишневого мая,
Не хватает мгновения, Чтобы вылепить вечность, Не хватает умения Нежно выразить нежность,
Не хватает терпения Долго ждать невозможного, Не хватает весеннего Под осенними звездами,
Не хватает препятствия, Если путь слишком прост, Не хватает участия, Если в сердце мороз,
Не хватает презрения, Не хватает лояльности, Не хватает везения – Даже в малости!
Не хватает отваги, Чтоб себя обругать. Не хватает бумаги До конца дописать.
Не хватает старания Отыскать нехватание. Не хватает!..
Бумеранг
Бьет бумерангом, что нами потеряно, Бьет бумерангом вымерший зверь, Бьет бумерангом засохшее дерево, Бьет бумерангом-зловоньем ручей.
Телу не больно, но на сердце – раны: Прошлое бьет бумерангом, В нас повторяясь отчаянным эхом: «Стань человек Человеком!
Высшее звание высшего ранга Нужно с честью нести и держать!..» Сколько ж можно еще бумерангов, Чтобы это понять?
Спереди, сзади, сверху, по флангам Бьют бумеранги, бьют бумеранги! Вальс, краковяк, мазурка и танго Бьют бумерангом, бьют бумерангом! Чистые воды Рейна и Ганга Бьют бумерангом, бьют бумерангом!
Возвращается болью Давно позабытое, Возвращается Богом В землю зарытое.
Возвращается в пушках, ракетах и танках – Бьет бумерангом, бьет бумерангом! Входит в наши толстенные двери Все, что нами было потеряно. Даже с Неба бесплатная «манна» Бьет бумерангом, бьет бумерангом!
Натурщица
Застывшая и в то же время вся в движении: Поймать лишь миг и воплотиться вечностью В картине под рукою вдохновения, Чтоб навсегда остаться неизвестностью
Почти для всех. Кто вспомнит, как ее зовут, Как сердце ее билось вне холста?.. Художнику потомки почесть воздадут: «О, красота мазка!», забыв, что это красота
Натурщицы. Что утонченность тонких линий – Не только шорох кисти и ума, Но и воздушность тела, еле уловимая Искусством, блеском глаз и красотой мазка.
Эпоха – в ее позе, в ее взгляде: Сомненья, люди, страхи, улица… Как обнаженнейшая правда, Обрамленная в мир натурщица.
Единственность и частность, сделанная общим, Неповторимость, повторенная в душе у каждого, Который, хочет он того или не хочет, Становится художником или натурщиком однажды.
Зеленая палочка
На могиле Толстого краснеют тюльпаны, Лица людей, их тепло и печаль. Но никто не приносит зеленую палочку – Ту, что он очень долго искал.
На могиле Толстого целуются парочки, Современные Пьеры изливают здесь боль, Но никто не приносит зеленую палочку, Чтобы мир превратился в добро и любовь.
Наше детство уходит, отчаявшись. Волшебство растворяется в массе забот, Но никто не находит зеленую палочку И, наверно, нигде не найдет.
Осенние вариации
1. Паутина одиночества (ля минор)
Милости просим, осень: Заждались в гости.
Ля, ля, ля в миноре! По душе – по гитаре – дзинь! На развалявшемся просторе Тысячью паутин- Оккупированы пальцы. Лист, как первый ин- Ей-богу, для осенних вариаций Самый подходящий, Не извращенный посторонней ин- Формацией – Ля минор пропащий.
Яблоки похолодели: Кончилась свобода! Повисели, повисели – Все: до следующего года!
В погреба, корзины и утробы, На базары, на прилавки, в магазины… Откусанно-отброшенная проба – Еще одна паутинка.
У пауков отпуск: Мухи сдохли! Зато родился опус С осенним вздохом: «Сохнут плохо Окрашенные заборы В ля миноры!»
Кусты пусты! Парочки с тоски Прелюбодействуют в закрытом месте. Ветра наслаждаются местью За летние укрытия. Прослезилось опороченное небо. Половинною краюхой хлеба Месяц в ореоле паутинок-облаков Царствует над хаосом земных миноров. Фальшивые мажоры, Обжоры, Чужие жены, Ваятели самогона И копий Мадонны Спрятались в норы.
И только я, единожды единый, По тротуарам вымершего мира Среди осенней паутины Обеспокоено варьирую.
2. Нелюбимая невеста (ми минор)
Назови меня мистикой, Если в челюстях стиснутых Не найдется другого названия, Но прошу: сделай это искренне Испугавшимися глазами.
Назови меня вдохновением, Птицей сгинувшим за моря – Мимо пальцевых хитросплетений – На предзимние якоря.
Назови меня опечаленной Разноцветьем и красок, и рифм, Вдвойне не напечатанных На листьях моей поры.
Назови меня сложной музыкой, Пошатнувшей изнеженный мир Обнаженностью ран заскорузлых, Красотой первозданной любви.
Назови меня беспардонностью, Шарлатанной минорной мимикой… Впрочем, лучше оставь меня ОСЕНЬЮ, Невестой своей нелюбимой…
3. Лирическое отступление (фа минор)
Не отступи от меня, моя лирика! Выплесни душу на клетчатый лист, Зашелести опустевшими липами, Забеспокойся тревогой Земли.
Сердце промерзло осенним холодом: И не дать ничего, и не взять! Я нарушил бесплотное подданство И ударил поэзией в грязь.
Грусть безмерная, грусть желанная, Почему ты смеешься в груди?.. В тихом занавесе тумана Мне на сцену свою не пройти.
Отзовись побледневшее эхо Фа-минорным названьем обид! Звук услышан не человеком – Осень слышит и вряд ли простит.
Просто так мне не хочется плакать Да и кто эти слезы поймет?! Что ж, палач, разорви мне рубаху: Гримирована сцена под эшафот…
Грусть безмерная, грусть желанная: Только дать, но не взять!.. Рифмы падают окровавленные – Дальше некуда отступать.
Рваная рифма
Захлебнулась: не хватило воздуха! Не вы------------тянулась протяжностью! На полузвуке рукою разорвана Рифма обезображенная…
Как ты хотела певуче разлиться, Защекотать березовым стоном Оторопевшие лица, Но… бесталанно разорвана.
Нет утешения: слишком естественно Была музыкальность потеряна. Что толку в слабом протесте? – Сложное семя посеяно.
Разве оно прорастет совершенством, Разве не тронет его жадный червь? И абсолютнейше строгая женщина Разве доверит запретную честь
В кровь захлебнувшейся рифме, На полузвуке убитой рукой, Не подчиненной гитарному грифу? – За упокой!!
За упокой, моя рваная, слезная! Не залатать, не зашить как штаны!.. Стала навек поэтической прозой И иждивеньем весны.
Рваная, рваная, рваная! Любо… осе… без удар! Ну, для чего ты родилась в гортани, Бездарь моя и бездарь?!
Может быть, для рваного мышления, Чтобы вырваться из гладкой тишины И у листа попросить извинения За конвульсивность продрогшей луны?..
Там, где
Там, где тысяча любовей спряталась от сердца моего, Там, где тысяча надежд скользнула мимо сердца моего, Там, где тысяча счастливых глаз не осчастливила, Там, где тысяча берез березу одинокую похитила, Там, где месяц вспыхнул в небе ятаганом, Там, где улицы обняться встречно не сумели, Там, где музыка звенела злым обманом, Там, где плакал взрослый в детской колыбели, Там, где все друзья мои торжествовали, Предавая осень, предавая боль и предавая грусть, Там, где бури крепко душу целовали, Там, где все играло в бесконечную игру, Там, где синева казалась чем-то серым, Там, где серость представала синевой, Там, где верилось прошедшей юной верой, – Расставалась молодость моя со мной.
Кто ты?
Возьми! Больше нечего – только стихи: Сноп рифм, сноп слогов на измятой бумаге! Прочти, а не сможешь прочесть, так – прости, Что строки сухи, как ушедшая с памятью влага. Вот сердце мое – импульс зова к тебе! Слышишь – Сквозь тысячи зовов, сквозь тысячи тысяч эфиров? Вселенная тише! Вселенная тише! Вселенная тише! Дыхание мира, дыхание мира, дыхание мира – Твое – не мое – лишь только твое дыхание, Но я им живу, как живут ожиданием. Уходят сравнения, приходят страдания, А сердце ведь слабо, не находимо! Любовь – неизвестность и нелюбимость… Незримо ты входишь в меня, незримо! И я, как прозревший слепец, благодарен За то, что ты так лучезарна! Весь свет пред тобой, И вместе со светом Пою про любовь, Называя поэтом Не солнце, Не небо И не себя – Тебя!!
Но кто ты?
Декабрьские абстракции
1. Непосвященные посвящены
Непосвященные посвящены – Священнейшее святотатство! Отрежешь уголок луны – И не захочешь улыбаться: Непосвященные посвящены.
Все так же по
грязи мирской –
От удивления до удивления – Шагаешь, чтобы сделать чистотой Мгновение прикосновения, Но почему-то – с неразгаданной тоской! – Взгляд вновь загадывает отступление.
Во всех нас изначальный грех – Апофеоз рождения… По крайней мере, ранний снег, Растаявши, не просит сожаления. Иное дело – человек.
Непосвященные посвящены – Как будто что-то важное теряется. Отрежешь уголок луны – Не понимается… Непосвященные посвящены – Священнейшее святотатство.
2. Слова
Слова всегда останутся словами, Как их ни комбинируй и ни говори. Неразделенность разделяет, безраздельно правя Над звуками: любовь, любить, любим…
И только недосказанность обратным многоточием Вне правил языка, вне правил всяких слов Рождает тихо в одиночестве: … любим, любить,
любовь.
3. Сегодня снег на букву «с»
Семен Кирсанов смерть отверг: Сегодня снег на букву «с». Смех слез. Сор сна. Стихи секунд. SOS слабых свеч, Сгорающих сознанием стыда, Что снова сгинет свет.
Среда. Священный сан. Снегосмешение с собой. Склеп – слеп – в сад: Срок – стать – слугой!
Сравни. Сравняй. Спеши. Сглаголь. Сбей спесь. Сожмись. Спиши. Скажи. Сложи. Сгуби и не спасись.
Скользит словесный сруб Символикой и связью. Спокойный сходит суд Сомнением сарказма.
Стон стен. Стена страданьем – с неба. Но Саваоф и дьявол с ней, Когда ты вдруг случайно слепишь Снежком созвучное «Сергей».
Сегодня снег на букву «с». Среда.
8-9.12.1976
4. Декабрьской ночью
Воздух насыщен неясной мольбою: – Зова! Под сочетанием снежных волос Шапка. Бродят глаза по пустующим лицам: – Крова! В трубах и душах – ветров мелодичное Танго. Звезды озябшие прячутся в облако: Холодно! Рельсы трамвайные жалобно звякают: Больно! Стрелки часов замирают на башенках: Поздно. Ночь себя чувствует этаким эллинским Богом.
5.Всего лишь только
Всего лишь только из прошедшего сомнения – Слеза благословения; Из ненаписанного взгляда – Излучина успокоения; Из отдаленного участья – Загримированное счастье.
Всего лишь только За вечерними эквилибристами – До остроты и боли Отрезвляющая истина, Что через несколько часов Потухнет звон небесного причастья И полыхнет из утренних зрачков Пододеяльным снегом счастье: Всего лишь только счастье снега, Не тронутого дворничьей метлой… И за оторванной с Земли звездой Замкнется предназначенное веко, Благословляя высохшей слезой Родившегося с утром человека.
Всего лишь только, что-то только… Так тихо-тихо, гулко-гулко… В прозревшем мире сжаты губы Расплывчато и страшно тонко!
6. Непоправимо
Непоправимо! Что же более?.. Всплеск на бумаге жалкого пера? Но будет поздно все-таки вчера С собою поменяться ролью…
Остервеневшие глаголы Наивно ждут меж строк добра. Но нет уже ни нежности, ни боли – Есть зло, апатия и мишура: Трехмерная, печальная игра В кубической юдоли!
Непоправимо, праведники милые! Питая нехимическую силу, Растут многокристальные глаза. На самом кончике смертельного угла – Яд близости, слияния и отчуждения. Вперед?.. – Дурак! Назад?.. – Подлец! На месте?.. – Статуя окаменения!..
Непоправимо – быть певцом чужих сердец.
Схожу с ума
Схожу с ума, или схожу с дороги. Плоть умертвив, сближаюсь с духом. Клянусь любить, но, выжимая соки Из сердца, уступаю другу...
Весна приходит и кладет ладони Новейших таинств на словесную печаль И жаждет радости, глумясь над болью, Уверенная в силе свежих чар.
Не трогает, бедняжка! В миллионы Раз стараюсь быть податливее, мягче… Не трогает прикосновение ладоней, Хоть в их разрезах копошится счастье.
Мне Каин – брат. Убийством за убийство Плачу себе и плачу над собой… Как будто внутрь прорастают листья Моих надежд обратною весной.
И так живу, так сочиняю строки Не для кого. Кому? – Кому-нибудь!.. Схожу с ума, или схожу с дороги, На пыль которой не успел взглянуть…
Тяжело
Смотреть в себя, зреть муки свои, Зная, что сам ты виновник мук, – Вот истинное страдание. Софокл
О, тяжело! Всех бед ожесточенье Легло на душу камнем сокровенным, Незримо впившись в стенки потрохов. Не снизойдет до пониманья даже кровь: Сгущается в каналах постепенно, Но не выходит за пределы берегов...
Не выразить! Уткнувшись в порожденье Неведомых мне ранее лесов – Бумагу, – пляшут рассужденья, Что тяжело защиту слов от слов Найти в бессонном таинстве часов.
Надежда! Не тебя ль вооруженьем Считали ноги на пороге становленья? И не тебе ль молились руки в исступленье, Когда крест падал в пыль, богов Поправ простым своим паденьем? Пришел, приполз! Куда? – К обедне Себе подобных, в хор дьячков, Одноголосых, жаждущих знамений И позабывших напрочь про любовь!
О, тяжело! Не помогает сожаленье На подоконнике прижавшихся цветов – Через стекло – к дождям осенним, Как будто там весна (здесь кров суров). О, простодушный и наивный зов Природного взаимоотреченья!
Не выразить – вот страшное мученье.
Коррида
«Оле! Оле!» – кричат испанцы на корриде, Когда быка тореро метит шпагой… Кровь метит плащ!.. Взбешенная «фемида» Из бычьих глоток заглушит беднягу:
«Оле! Оле! Доколе колеблешься, торе, коли! Вольному – воля, невольному – горе!..» Смерть – та же надежда, и бурному морю Всегда не хватает спокойной земли.
Ограда. Прижавшись. С животною болью. Глаза. Испражнения. Лучше б на бойню, Чем глупость людская! Довольно И кисти бессмертного Гойи!
Оля, Оля! Случится порою со мною: Вдруг бычья тоска затрепещет во взгляде, Приблизится тело к прощальной ограде, Повиснет на прутьях и – сгинет с толпою.
Да ты, как принцесса, дофина испанская На первом ряду, выгнув пальчик угольно, Кричишь с непонятной на севере страстью: «Доколе, колеблешься, торе, доколе?!»
Но слово – не шпага: бывает острее! Не в печень, не в шею – в изломы души, Туда, где себя уже нету страшнее, Туда, где не чувствуешь правды и лжи…
«Оле… О-лл-е-е-е!..» Трибуны пустые. Быка унесли. Ушел веселиться измученный торе. Арена безлюдна от звезд до Земли. Невольному – горе и вольному – горе: Ведь завтра: «Ты будто с похмелья – коли!!!»
Оле! Оле! Оле!
Разговор в поезде «Москва – Цхалтубо»
Как гимназистка из былого века, Ломая пальчики свои до хруста, Читаешь ты о долге человека, Чей крест – страдать, но создавать искусство…
– Что мне докажешь, лоб к стеклу прижавши: «Так Блок сказал, а Маяковский – этак…» Твой голос, чем-то вечным задрожавший, – И тот не воскресит во мне поэта: Так часто откликался я на голос!.. Позволь устать и погрустить не в рифму И ощутить молчанья нежный холод – Ростовщика по высшему тарифу.
– Какой ты глупый, маленький, сутулый, Не верящий в себя и в остальных! Дал хоть бы адрес в этой самой Туле: Черкну о том, чего ты не постиг.
– Зачем? – Чтобы писать не «так», не «этак» – По-своему, свободней, напряженней! – Но,
гимназистка из былого века?.. – Смогу отнять от глаз твоих ладони! К тому ж, я – первый твой… поклонник.
Смеешься? Были!.. Были «ахи», «охи», Улыбки, страсть, совокупленье! А мне хватило одного стихотворенья, Чтобы ругать, лаская эти крохи. Не прогнала, не отдалась – сошла на станции! Вот и она! Твой адрес? Дьявол с ним!..
И вспыхнув гимназическим румянцем, Шепнула тихо: – Будем видеть сны… Прощай! Я – дуновенье!.. Помни, жизнь Есть отрицание беззвучности и лжи! Ну что ж еще? Ну, как это?
– Сергей. – Лечись, мой друг, природой – не аптекой! – А Вас?.. – Я – гимназистка из былого века!
Внезапно выплыл взлет ее бровей…
Полустанки
Сергею Свиридову
Полустанок. Полуостановка. Закурить и записать: «Полу» легче понимать – Трудно думать только!..»
Рифмы – к черту! Сердца стоном! Для того оно дано, Чтоб на краешке перрона Возвращать свое «давно».
За минуту – наизнанку: Так предписано судьбой! Время сжато в полустанках Параллельной колеей.
Искривляем, как умеем, Аксиомную беспечность, Восхищаемся идеей – Вместе выйти на конечной!
А выходим, как в романах, Не доехав, – на своих! Может быть, наш полустанок – Жизнь, измерившая миг?
Не пророки, не предтечи, – Два взаимных чудака, Ждущих полноценной встречи Без жены и рюкзака!
Поезд тронул. Полу, полу… – Где? – Да, где-нибудь. Пока!
Пуща
Не ружье, а лицо опущено: Закурить – значит стать браконьером! Много воздуха в жизни отпущено, Но такого нигде нет, наверное.
В этой бешеной гонке за лидером, За победой, за славой, за перлами Можно всяких препятствий увидеть, Но такого нигде нет, наверное, –
Чтобы стать и застыть изваянием И случайно навечно остаться С прирученными кабанами Да с косульей, диковинной грацией.
Заглянув зубру, мощному, древнему, В опечаленные глаза, Невозможно уже жить по-прежнему... Нет, про Пущу нельзя рассказать
Фотографией, струнами, ручкой: Надо чувствовать, видеть и верить В то, что мир умещается в Пуще, Как бы ни был красив и безмерен!
|
|
|
|